"Ей Богу, не успею никак".
Зимний дворец сегодняшней ночью напоминал растревоженный улей. И неудивительно, учитывая, как сегодняшний день растревожил всех. Одного за другим приводили на допрос участников сегодняшнего мятежа, арестовывались все, начиная от рядовых, разбежавшихся по тёмным петербургским закоулкам, до видных офицеров из дворян. Николай Павлович держался внешне спокойно, как и его младший брат Михаил. Я лично видел, как вели Кюхельбеккера, Кюхля, как его называли мятежники. Кюхля, который так и не выстрелил в Михаила Павловича, как я узнаю позже. Уже успел отдать Богу душу Милорадович. Я так и не понял, в чей адрес предназначались слова Николая Павловича, услышанные мною, когда я проходил по коридору, и звучали они фразой "вы себя погубили". Я лично допросил некоторых офицеров из младших чинов и рядовых. Первые штрихи к картине, которая должна стать предельно чёткой и ясной, уже вырисовывались. С рассказов рядового солдата, они искренне считали, что идут помешать Николаю Павловичу узурпировать трон, который предназначался Константину Павловичу и... хм, Конституции, его польской жене. "Кто ж губить вас будет, не ваша вина, а тех, кто обманули вас и подставили под пушки". Он был верным солдатом, защищавшим трон, и, скорее всего, он так и останется на службе, принесёт присягу новому царю. По крайней мере, я примерно такую резолюцию и наложил на исписанный ровным почерком писаря листе бумаги. Младший офицер, некий Анисимов, явно юлил, и я передал его выше на допрос, пусть уже его участь решают их сиятельства Александр Христофорович и Анатолий Петрович. Явно речь заученная и согласованная с другими участниками мятежа, согласованная наспех, уже после того, как стало понятно, что бунт подавлен...
"Не успеваю, никак не успеваю".
Некому поручить отправиться к доходному дому, где сейчас проживаю я, моя жена виктория и сын Иван. И немного прислуги, что отправились с нами из имения. Я отправился на службу сегодня ещё в 5 часов утра, посвятив сну совсем немного времени. Венценосная семья знала о заговоре, заговорщики знали, что венценосная семья знает о заговоре, и кто успеет опередить, вчера ночью было ещё неизвестно никому. Уже в 7 часов утра Сенат и Синод принесли присягу новому императору, уже первый шаг на опережение был сделан. А вчера ночью заговорщики в последний раз собирались на квартире Пестеля. А Николай Павлович совещался со своими министрами и военными...
Я не успею добраться до своего дома и сказать Виктории, что со мной всё в порядке, и вернуться обратно, и некого послать в город, особенно в военной форме. По ночным улицам до сих пор ходят солдаты, пока я шёл по набережной, меня трижды останавливали, требуя бумаги. Кто я таков и что делаю сейчас, пока на телеги продолжают грузить раненых и убитых, на улицах скользко. Не все фонари горят на улицах, и мостовые опустели. Уже нет того кровопролития, что творилось днём. Я продолжаю идти к дому Захаровых. Может, именно там получится отправить кого-то шустрого и сообразительного с весточкой, что я жив и здоров, и что моей жизни ничего не грозит уже. Если только не свалюсь от голода и недосыпа, как в том далёком 1812 году,когда мы в подмосковных лесах не получили фуража и продовольствия, а местные деревни и поместья были изрядно опустошены мародёрствующими французами. тогда я был моложе и выносливее, ещё безусым юнцом, мечтающим о подвигах. А сейчас то, что я лишь с утра успел перехватить чашку кофе и кусок вчерашней сдобы, отзывалось во мне всё сильнее. Желудок всё настойчивее требовал пищи и питья. Захаровы не откажут, я думаю. А в Зимнем сейчас не до этого. Как я сейчас завидовал моему управляющему, который в моём поместьи наверняка уже наелся пирогов, напился чаю и лежит себе на кровати, может, и не один а с девкой под боком. Ладно, он умеет управляться с делами, а доходы с имения позволяют нашей семье проживать в приличном доме и мало в чём себе отказывать.
Иди, Владимир, пусть уже нет сил идти. Дом Захаровых недалеко.Я стучусь в ворота, долго, в открывшемся окошечке появляется заспанное бородатое лицо сторожа, он выдавливает сиплым голосом что-то типа "барин" и убегает докладывать обо мне, оставив меня топтаться, ёжась от холода. пальто, сшитое по последней моде, греет плохо, ветер пронизывает. Наконец, я слышу лязг отодвигающейся перекладины, и быстрым шагом спешу через двор в дом, где меня ждут тепло, и, как я надеюсь, щи и каша с пирогами. От этой мысли у меня внутри заурчало, я, не дожидаясь, пока выйдет привратник и откроет дверь, сам открываю, не гордый, захожу в парадную. И обессиленно опускаюсь на стул, вот нет сил даже снять сапоги, в которых проходил весь день. но, на счастье, здесь есть кому присесть и снять с меня обувь, принять пальто и цилиндр. Расстёгиваю мундир, Усаживаюсь на лавку перед столом.
- Здравия тебе, Влад. - Я чувствую себя слишком усталым для любого официоза, да и он неуместен. - Я по делу. Виктория наверняка с ума сходит, думая, что со мной. Передать бы весточку, что я живой да невредимый, да времени нет, и - я развожу руками. - Некого отправить более, во дворце такая суматоха, все заняты. И, уж прости, с утра маковой росинки во рту не было.
Я готов рассказать обо всём, что видел и что вообще произошло, но сейчас выпить хотя бы воды. И хоть чего то проглотить перед тем, как возвращаться обратно.