Дом Александра Зотова на Невской набережной, Санкт-Петербург. 5.30 утра.
  Нева в утреннем тумане воистину достойна кисти великого живописца, когда зарево ещё только занимается и утренний туман, который укутал столицу Российской империи влажным одеялом, словно растворяет в себе очертания реки и противоположного берега со зданиями. Уже слышны вжикания метлы дворника и голоса фонарщиков, уже начавших свой утренний каждодневный обход. Александр стоял у открытого окна, вдыхая прохладный свежий утренний воздух, кутаясь в красный стёганый домашний халат. Сигара, которую он закурил, успела погаснуть и сиротливо лежала в блюдечке - пепельнице, дополняя импровизированный натюрморт из коротких окурков и пепла. К нему можно было добавить вазу с яблоками, уже созревшими в этом году, двумя уже подсохшими кусками пирожных, несколько исписанных и чистых листов бумаги, чернильницу,возле которых лежали гусиные перья, ножницы и бокал с недопитым с вечера красным вином. Слышно, как где-то ещё стрекочет сверчок. И по мостовым неспешно цокают копыта лошадей раннего экипажа.
  Александр с досадой посмотрел на погасшую сигару, достал и раскурил её с помощью свечи, выпустил в окно густое облако табачного дыма. Весь его кабинет был давно прокурен до основания, но, чем больше окурков было в пепельнице, тем лучше была работа Александра. Ещё совсем недавно с него сняли все подозрения в том, что он тайно принимал якобы участие среди заговорщиков, доказательств веских не нашлось, и теперь он много трудился, стремясь наверстать упущенное время. Но не только это было причиной его упорных трудов.
  Атташе затянулся ещё раз, и потянулся за листком бумаги, исписанным его размашистым, изобилующим вензелями, почерком, но там было не очередной набросок дипломатического письма, который предстоит на чистовую перекладывать на гербовую бумагу писарю. Очередное признание, которому не суждено дойти до адресата. Киры Сергеевны Кантемир. Девушка на выдание, как сказали ему. Лично отец Киры, Сергей Родионович, и он опередил тогда Александра, который намеревался договориться о том, чтобы поговорить о Кире, испросить разрешения ухаживать за ней. Не посмел, уверенный, что, раз Кира собирается выходить замуж за некоего польского князя, то она любит его, и более не о чем говорить. Уехал он тогда с полностью разбитым сердцем, и не смог забыть её. Вскакивал ночами, спешил к себе в кабинет, писал письма, которые потом так и лежали, придавленные небольшим бронзовым бюстом ныне покойного императора Александра Павловича. Сегодня к ним добавится ещё одно признание. А когда он узнает, что Кира вышла замуж, он просто сожжёт их в камине.
  Цокот копыт и стук колёс становились всё явственнее, и вскоре из утреннего тумана появился экипаж, запряжённый двумя лошадьми. К удивлению Зотова, он остановился напротив его дома. И, что ещё более удивительно, из экипажа вышла женщина и решительно направилась к дверям. Раздался требовательный стук бронзового молоточка.
  Это уже вызывало любопытство и удивлённый Александр поспешил вниз. Он прошёл мимо вышедшего из своей комнатки привратника, ещё окончательно не проснувшегося в этот утренний час. Открыл дверь.
  - Татьяна Михайловна! Чем обязан? - Спросил Александр, отходя в сторону и пропуская молодую женщину в прихожую. Он узнал близкую подругу Киры в ней, и не стал гадать про себя, что такого произошло, что ей вот так срочно понадобилось видеть его, не дожидаясь дня.
  - Здравствуйте, князь! Простите за столь ранний визит, но дело, по которому я пришла, не терпит отлагательств. Мы можем поговорить с вами наедине?
  Столь решительный тон ещё больше удивил Александра, но он ожидал вскоре узнать причину, и потому предложил пройти в зал. Сам принял у неё дорожный плащ и повесил на вешалку, они прошли по коридору, поднялись на второй этаж, в его кабинет. Запах табачного дыма почти выветрился в окно, атташе извинился "за небольшой творческий беспорядок", и предложил присесть за столик, но Татьяна Михайловна отказалась, предпочтя разговаривать стоя.
  - Князь, дело, по которому я пришла, очень деликатное, но я не могла оставаться просто свидетельницей. Скажите мне прямо и честно. Вы любите Киру Сергеевну?
  Александр прикусил губу. Неужели его влюблённые взгляды в сторону Киры не остались незамеченными? И неужели теперь пойдут сплетни, и, как он ни отрицай...
  - Ваша внимательность достойна самых высочайших похвал, Татьяна Михайловна, и я не стану отрицать этого. Но, если вы приехали предупредить меня, чтобы я не смел разрушать счастье Киры Сергеевны, то смею вас заверить, я никак не побеспокою её своими чувствами. Я знаю, что она скоро выйдет замуж, и я искренне желаю ей быть счастливой. Если это всё, то можете отправляться с чистой совестью обратно.
  - Что ж... Откровенность за откровенность, Александр Георгиевич! - Голос женщины стал жёстче. - Вы, сударь, идиот и полный слепец. Прежде, чем рассуждать о её счастьи, вы бы поинтересовались, в чём она его видит! Кира любит вас, князь!
  Это прозвучало сейчас для Зотова как гром среди ясного неба. Атташе развернулся, и, схватив княгиню за плечи, придавил к стене. неважно, что сейчас последует за столь бесцеремонным поступком, да хоть оплеуха, ему было всё равно. Он требовательно сказал:
  - Поклянитесь, Татьяна Михайловна, поклянитесь, что это правда! Поклянитесь, или скажите, что это всего лишь злая шутка, я пойму!
- Князь, мне больно! Отпустите меня! Да, я сказала правду! Кира открылась мне. Знали бы вы, что она говорила о вас! И как вы заставляете её страдать...
  Александр разжал пальцы, отошёл на шаг назад.
  - Простите меня, Татьяна Михайловна. Почитайте мои признания, которые я так и не отправил ей. Вы всё поймёте и поверите.
  Выхватив бумаги из-под бюста императора, Александр протянул собеседнице неотправленные письма. Женщина послушно взяла их, пробежалась глазами по строчкам, вернула обратно.
  - Полно вам, Александр Георгиевич. Какие могут быть извинения? Но будет лучше, если вы сами ей всё скажете. И сами понимаете, времени у вас осталось совсем чуть - чуть.
  - Да, Татьяна Михайловна. Вы только что сделали меня вашим должником до самого конца жизни, подарив мне этот шанс. Я не стану медлить, и отнеситесь великодушно к тому, что я не предлагаю вам остаться в гостях, я отправляюсь сию же минуту. Брошусь в ноги Сергею Родионовичу, надеюсь, он примет меня. Благодарю вас, что вы не медлили явиться ко мне.
  Александр вышел в коридор, увидел привратника, и приказал немедленно отправиться искать экипаж, своего экипажа в городе он не держал. "Да хоть двуколку, но немедленно" сказал он, и, выпроводив прислугу, повернулся к Софье, которая уже сама взяла свой плащ, позволила Александру одеть на неё и проводить до своего экипажа. Привратник, надо сказать, оказался расторопным, несмотря на возраст, и уже подъезжал, сидя на сидении двухместного экипажа с открытым верхом. Атташе не стал торговаться, когда услышал сумму, названную извозчиком. "Чай, сколько добираться, господин хороший". Запрыгнул на сиденье, решив, что по пути остановится позавтракать в трактире, сейчас вряд ли можно купить даже бублики у разносчиков.

  Спустя 4 часа, имение Кантемиров

  Александр успел подремать в пути, не стал любоваться пейзажами уходящего лета. Уже когда они подъезжали и атташе проснулся, он успел заметить, что на листьях берёзы появилась желтизна, рожь в полях уже скоро надо будет убирать, а крестьяне, вышедшие на покос сена на лугах, уже возвращаются обратно. Близится пора жатвы. В небольшом уездном городе, где они останавливались перекусить, уже варили в тазах варенья. Утренняя роса уже сошла на нет, с полей доносились запахи скошенных трав. Крестьяне уже перевозили в повозках заготовленное на зиму сено. Если бы не торопился Александр, то попросил бы остановиться, пройтись немного, понимая, что он так и не выбрался за лето в своё имение. И даже немного завидовал сейчас старшему брату Николаю, отправившемуся в Подмосковье к родителям. Георгий Илларионович ждал и его, но вплоть до середины июля ему не было разрешено покидать пределы Санкт-Петербурга, а потом служба, служба, хотя его никто не торопил в дипломатическом корпусе. Наоборот, поздравляли, что минула его кара государя и что его непричастие к заговору было доказано.
  Карета остановилась.
  - Подождите, милейший, возможно, я отправлюсь обратно. Пока вот вам за возможное ожидание. - Александр добавил монет извозчику, и постучал в ворота.
  - Сергей Родионович уехали-с, в самую Польшу, значит. - Ответил Александру открывший тяжёлую, оббитую резным железом дубовую дверь у ворот привратник.
  - Совсем никого нет? Киры Сергеевны тоже? - Упавшим голосом спросил Александр.
  - Кира Сергеевна здесь. Погодите, барин, узнаю, прикажет ли принять вас. - Привратник закрыл дверь и Александру оставалось только ждать. Впрочем, недолго, вскоре послышался лязг отодвигаемой щеколды.
  - Велено впустить вас.
  Александр поспешил к дому, пока открывали дверь его нанятому экипажу, буквально вбежал в коридор. И увидел её. Да, это была Кира.
  - Кира Сергеевна, простите за нежданный визит. могу я поговорить с вами... наедине? - Чувствуя, что начинает волноваться, спросил атташе. Сейчас решалась его судьба. Сейчас.

- Благодарю, но откажусь. - Александр видел, что им сейчас не до гостей и не до того чтобы накрывать ему на стол. Видно, как укладывают узлы и сундуки на козлы большого дилижанса, значит, перебираются уже Кантемиры из загородного имения в город. Рано, конечно, до осенней распутицы ещё далеко, но кто он такой чтобы удивляться да спрашивать? Вот как начать самый, возможно, важный разговор в жизни прямо сейчас? Всю дорогу Александр мысленно представлял себе, как он будет разговаривать с Сергеем Родионовичем, как он признается Кире в своих чувствах, но сейчас он напоминал самого себя во времена кадетской юности, когда он стоял перед строгим учителем с видом "не знал, но забыл". И молчал,опустив голову. Словно ему уже и не за тридцать, а юнец перед первым свиданием. Кира смотрела на него, напомнила, что он хотел что-то сказать, но слова пропадали где-то в горле, не смея покинуть рот князя. "Ну, говори же, мямля" - казалось, об этом ему сейчас твердит не только взгляд Киры, направленный на него, а всё, что окружает его - стены, пальма, потолок, и всё остальное, что перед глазами. "Кира любит вас" снова вспомнил он слова Софьи Филипповны, близкой подруги Киры.
  - Вы, значит, уезжаете. Не вовремя я. Вот хотел поговорить с Сергеем Родионовичем. Важный разговор, очень жаль, что не застал отца вашего. - Александр всё говорил и говорил, чувствуя, как смущается всё больше. Робел и робел, словно он и не служит атташе, который никогда не лез за словом в карман, всегда находил нужную фразу. Не робел он и когда его допрашивал действительный тайный советник после того, как подавили заговор дворян. А сейчас ему всё более казалось, что струсит он и не признается ей ни в чём. извинится, распрощается, оставит её и отправится обратно в столицу, чтобы потом всю оставшуюся жизнь корить себя за то, что смалодушничал тогда, единственный раз, хотя он не трусил даже тогда, когда в уже далёком 12 году устремился в атаку на французов.
  - Да-с, вы замуж выходите. В самую Польшу, значит, отправитесь? Наверное, я должен пожелать вам счастья в браке. Да-с, я вот тоже, наверно, напишу прошение, чтобы меня обратно в Штаты отправили...
  Александр продолжал мямлить, так и не решаясь сообщить о цели своего визита. Словно и не бросил он всё, чтобы отправиться в имение Кантемиров за Кирой. Всё сильнее он чувствовал, что сейчас убежит от разговора впервые в жизни, пока не пришло другое чувство. Гнев на самого себя. Осознание, что не имеет он права молчать, если от его слов зависит и счастье той, которую он любит. "Вы бы поинтересовались, в чём она видит своё счастье" - примерно так звучали слова Софьи Филипповны, и, ради того, чтобы сказать их, она не побоялась прибыть чуть ли не ночью, и не побоялась сказать ему эти слова. "Кира любит вас, князь". Отправиться в Штаты, поскольку просто захочется убежать куда подальше от самого себя, да только сможет ли он это сделать даже за океаном? И даже там помнить о том, как он струсил в самый ответственный момент своей жизни.
  - Да о чём я всё говорю, не к Сергею Родионовичу я приехал. К вам я направлялся. - Сказал вдруг решительно Александр. - Люблю я вас, Кира Сергеевна, и не мил мне без вас белый свет. Только вами и живу все дни и ночи.
  Александр замер, и, разверзнись сейчас небеса, устремись на землю ангелы господни, он не поразился бы сейчас так, как своему неожиданно вырвавшемуся признанию.

- Люблю я вас, Кира Сергеевна! Никогда ещё не был я настолько серьёзен, как сейчас, и готов призвать в свидетели Господа нашего, что говорю вам совершенно искренне! Как на балу встретились так и живу вами с тех пор, и нет более сил молчать!
  Ранним утром сегодняшнего дня Александр сам посчитал слова Татьяны Михайловны злой шуткой и не сразу поверил в искренность сказанного, а если так оно и есть, то каким дураком сейчас он выставит себя в глазах любимой и обожаемой им девушки в эти секунды. И, если бы не её взгляд, который можно читать как угодно, но нет, Кира не отталкивала его. Она, возможно, ещё до конца не поверила в искренность его слов, но она не прогнала его, не отвергла, так что надежда на то, что его чувства взаимны, только росла. Будь Кира влюблена в своего жениха, не встретила бы она его слова с таким волнением. И она сама страшится, что его признания могут оказаться злыми шутками. А далее молчать уже Александр не мог, раз уж признался, не останавливайся, князь. Не молчи! Более не робей.
  - В вашей власти, княжна, осчастливить меня или навсегда оставить несчастным. И нет у меня сейчас иных помыслов, как видеть вас счастливой. Не пожалею ничего, лишь бы сделать счастливой вас. видит Бог, я готов был броситься в ноги вашему отцу, просить вашей руки у него.
  Александр почувствовал, как его голос смелеет, словно и не мямлил он всего минуту назад, готовый рассказывать о своих намерениях отправиться за океан или об иной какой угодно чепухе, но не о своих чувствах. А сейчас он готов идти до конца, уговаривая Киру вот так бросить всё, пойти против воли отца, невзирая на то, какой скандал ждёт его и её в обществе. Виданое ли дело - пойти наперекор родителям, возможно, услышать самые нелицеприятные слова. Его брат, Николай, точно не одобрит его поступка. И кто знает, не придётся ли ему отправиться за океан лишь потому что в глазах великосветского общества он станет изгоем. Кто знает, кто знает... но он сделает Киру счастливой и там... конечно, если она готова будет идти с ним. Если нет... что ж, тогда изгнание ограничится тем, что Кира Сергеевна прикажет ему ступать прочь и более не сметь говорить ей подобное.
  - Я все эти дни пребывал в заблуждении, что я не имею права раскрыться вам. Если вы не любите меня, то скажите, и я более не посмею побеспокоить вас. Прошу вас, Кира Сергеевна, скажите, смею ли я надеяться на вашу взаимность или мои упования лишь пустые мечты?

"Я люблю вас, Александр Георгиевич"!
  Вот они, те слова, что так жаждал услышать князь, и да, она не смеет более ничего сказать, говорить должен он. И князь уже решался на тот шаг, что казался ему самым лучшим. он не боялся идти на француза, он не побоялся, когда его оговорили заговорщики, как и других из дипломатического корпуса. И сейчас Александр был намерен идти до конца, после её ответного признания. Чувствуя, как от волнения ему сдавило грудь, Зотов вдохнул поглубже. Ему приходилось уже бороться с волнением, когда шли переговоры, от которых зависело будущее империи. А сейчас от его слов зависело будущее его и её. Понимая это, атташе решился на этот шаг. Убедить Киру. Не уходить, пока она не даст своё согласие вслед за признанием. Как бы ни был безумен его план сейчас. Он сможет и сам защититься и защитить Киру Сергеевну от нападок общества, любящего смаковать такие истории. Он был уверен в этом.
  - Кира Сергеевна, позвольте говорить мне. Прошу вас сейчас отправиться в моё имение вместе со мной. Я беру на себя разговоры с Сергеем Родионовичем, я уверен, что смогу убедить его, а вам...
  Александр остановился, несколько секунд паузы ему были необходимы сейчас. Как спонтанным и неожиданным было сейчас его новое решение, слишком скороспелым, а может, оно было даже немного запоздалым. И "не к месту" такое решение быть не может - опять же, он почувствовал нарастающую уверенность, что вот сейчас надо это сказать, ибо потом просто такой возможности может и не оказаться. Словно он вот так отпустит сейчас свою возлюбленную, и она останется только воспоминанием в его снах. И дипломат, умеющий убедить в правильности именно его точки зрения другого, окажется не способен убедить для себя. И для самого дорогого ему человека.
  - А вам я предлагаю руку и сердце. Станьте моей женой.
  дерзкое. Очень дерзкое предложение. Но, если позволить сейчас ей уйти, будет ли шанс у него поговорить с её отцом, и захочет ли он слышать его? Развернёт со словами "Кира уже обещана польскому князю, и попрошу вас удалиться, сударь. И более никогда не переступать порог моего дома. Отныне двери мои закрыты для вас". Конечно, свои двери он может закрыть для него (и для Киры тоже) и если они вот так неожиданно породнятся, двое князей из соседских имений. Если сейчас отправиться, к вечеру они будут у него в имении. Там уже можно решить что делать дальше. Даже если Кира сергеевна, вы не уверены в своём решении, всё равно поезжайте со мной, будьте моей желанной гостьей. Александр говорил, отметая одно возражение княжны за другим. Говорил, пока от её "ни к месту" более не осталось никаких поводов возразить. Может, наутро Кира скажет, что она повинуется воле отца... что ж, он отпустит её. Или продолжит уговаривать. Это он уже отметил про себя.

Твои глаза горят в ответ,
Когда теряю ум я.
А на устах твоих совет
Хранить благоразумье.

  - Кира Сергеевна! Кира, я не думаю о карьере, люди падают с высоких пьедесталов и поднимаются вновь. Вот только карьеру, положение в обществе, и всё прочее можно вернуть. А то небесное, что дано нам Господом, если не примем мы в угоду своим земным интересам, то утратим навсегда.
  Александр остановился, чувствуя, что он просит Киру переступить через всё, что ей дорого и окружает её. Он понимал сейчас, или думал, что понимал колебания Киры. Да, её осудят родители, прочие родственники могут даже не снизойти с ней до разговора - это может оказаться слишком жестоким выбором. Кто знает, может, он берёт на себя слишком много, предлагая сейчас отправиться с ним и презреть всё остальное, но это означает, что ей предстоит бросить вызов всему окружению. И будет ли правильным его решение?
  А будет ли верным решение вот так просто уйти и позволить нелюбимому, как уже знал Александр, жениху увезти Киру? И как общество может законодательно расторгнуть их брак, если он состоится? Да, он сейчас расплачивался за своё нежелание видеть чувства любимой им девушки, ведь сколько раз он мог поговорить с Сергеем Родионовичем, но он так и не решился. Был убеждён, что Кира любит своего жениха, и не смел приблизиться к их семье настолько, чтобы испросить разрешения у её родителей ухаживать за ней. Ах, если бы можно было всё вернуть назад. Или объясниться ей ранее, невзирая на свои убеждения, не мешать двоим. Впрочем, всё ли упущено? Если сейчас Кира прикажет ему отправиться обратно? Вновь тревога, что он может сделать неверный шаг, всего один, и всё рухнет. И он сейчас со своими признаниями подобен слону, неизвестно каким способом оказавшемуся внутри посудной лавки. Какое бы движение не соверши, будут валиться полки и биться кувшины.
  Александр отдавал себе отчёт и в том, что мнение общества значит очень многое. Да, невозможно полностью игнорировать окружающих людей, но разве оно вечно? И осуждать их можно, да. Если ты конченный циники ханжа.
  - Закон, конечно же, должен служить обществу, но осуждения общества не хватит чтобы закон мог признать наш брак незаконным. И я не могу вспомнить ни одного закона, который мог бы распоряжаться чувствами. И, к тому же, общество может и признать наш брак. И неужели вы предпочтёте в угоду другим выйти замуж за нелюбимого?
  Александр был готов говорить и далее, находя аргумент за аргументом, но, если страх перед мнением общества окажется сильнее её чувств к нему... Оставалось ждать её решения. И сможет ли она доверить ему и свою жизнь, и свою честь, согласившись выйти за него замуж?