Петербургское дворянство |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Петербургское дворянство » Напишем иную историю » 07.01.1919 г. А за окном шёл снег и рота красноармейцев (с)
000
[nick]Пётр Самойлов[/nick][status]Революции не молятся. В неё верят.[/status][icon]https://i.imgur.com/MUd3E5S.jpg[/icon][character]35 лет
Комиссар ВЧК[/character]
Участники:
Владимир Самойлов в роли комиссара ВЧК, Анатолий Любавин в роли сыщика из Департамента полиции.
Сюжет:
Вольная версия расследования дела о нападении на автомобиль, в котором находился В. И. Ленин в сочельник на 6 января 1919 года.
Отредактировано Владимир Самойлов (2020-01-08 00:39:11)
000
[nick]Пётр Самойлов[/nick][status]Революции не молятся. В неё верят.[/status][icon]https://i.imgur.com/MUd3E5S.jpg[/icon][character]35 лет
Комиссар ВЧК[/character]
- К исполнению принял, товарищ Дзержинский. Разрешите идти?
- Ступайте, товарищ Самойлов.
Я покидаю кабинет Феликса Эдмундовича, поправляю свитер, застёгиваю чёрную, изрядно облезлую тужурку, спускаюсь по лестнице вниз. Чёткие указания - я могу использовать любые, Феликс Эдмундович даже выделил это слово - любые, средства. Но сделать нашу Первопрестольную безопасной. Именно безопасной. Помимо всякой контры, что затаилась и ждёт, пока белые дойдут до Москвы, дел хватает. И приоритеты сегодня поменялись. Насчёт контрреволюционных элементов, это можно отложить под сукно. А вот когда бандиты, осевшие в Москве, высаживают из автомобиля самого Ленина...
Дзержинский сегодня бушевал у себя в кабинете. "Куда вы все смотрите". Мои робкие оправдания, что не хватает людей, вызвали только новый шквал эмоций. "Вы хотите сказать, что..." и так далее. Я умолчу о том, что он там орал на меня. Всё это закончилось тем, что я получил "чрезвычайного уполномоченного", и что теперь головой отвечаю. "Что хотите, то и делайте, но чтобы"...
Шинель. Хотя бы старую и без погон. Чтобы одел и было тепло. Тужурка греет плохо. И фуражка. Совсем не греет. Шинели нынче отправляются прямиком на фронт. "Мои товарищи бьют контру, а я штаны тут просиживаю". От таких мыслей становится не по себе. Опускаю голову вниз, так и прохожу до ворот Кремля. Увидев меня, шофёр выскакивает из машины, начинает крутить стартер. Я сажусь на пассажирское сидение, всё ещё ёжась от холода, открываю портсигар. Девять папирос. Осталось девять. Редкость в нынешнее время - папиросы, спекулянты их где то добывают. Конечно, я знаю, где. Сколько таких мы поставили к стенке, но свято место пусто не бывает. Появляются новые. Мы пытались проводить облавы, но тщетно. А теперь нужна основательная облава. И искать надо на сей раз не тех, кто втихую продаёт сахар, хлеб, муку или масло. А как их искать...
- Поезжай в архив.
Просмотрю дела. Буду искать прежде всего людей. Мне нужны люди. Умные, думающие, а не те, кто может просто наставить наган или винтовку. Таких я хоть сейчас наберу хоть полк. Не всех отправили ещё на фронт бить белых. А вот людей, знающих, что такое сыск, не хватает. Они служили при царском режиме, они враги Революции, и лишь сегодняшние "чрезвычайные полномочия" развязали мне руки. "Делайте что хотите". И, как ни крути, облавами тут ничего не добьёшься. Выловим местную шпанку, да и только. Пусть даже нашли машину, в которой везли Ленина, пока его не высадили бандиты. А если бы пристрелили? Или, взяв в заложники, потребовали выпустить своих уголовников из Бутырской тюрьмы? Об этом лучше не думать. Повыпускали полтора года министры уголовников, объявили амнистию, они наводнили Москву и Петроград, и теперь расхлёбывай кашу, которую заварили тогда наши министры из Временного правительства.
Мы едем. Людей немного. Женщина, укутанная шалью, везёт за собой санки с дровами. В Москве дефицит даже с дровами. Жгут старую мебель, топят "буржуйки", согревая свои дома. А кто то умирает от холода, среди голых стен, глядя на печку, покрытую инеем. Всё это называется "разрухой". И, как ни странно, есть надежда на скорую лучшую жизнь.
Вспомнилось, как ещё совсем недавно на меня навели оружие со словами "молись своей Революции". Осечка. Я выхватил свой наган, выстрелил, и, уже стоя над умирающим, ответил "Революции не молятся. В неё верят".
Вот и архив. Показываю бумаги, часовой пропускает меня, я прохожу внутрь, ещё раз предъявляю бумагу, и начинаю просматривать папки. Пожалуй, то, что нужно. Человек в годах, с большим опытом, служил в сыске, много наших попрятал в своё время. И не расстрелян. Вот сейчас мне повезло найти такого человека, опытного сыщика, который не чета нашим. Забираю папку, спускаюсь, мы едем уже ко мне. В мой кабинет. Там уже сажусь, выписываю ордер, подзываю к себе караульного.
- Этого человека доставить ко мне. Немедленно. Выполнять!
Теперь остаётся только ждать. Достаю ещё одну папироску. Осталось семь. Дома есть ещё махорка. буду курить её. Почему-то голова работает хуже, если я не курю. Хорошо, что табак входит в паёк комиссара ВЧК наравне с картофелем, сахаром и чаем. Насчёт чая... выхожу в коридор, подзываю Пантелея, прошу заварить чаю. Пантелей, потерявший ногу на фронте, и сейчас не сидит дома. Подхватив костыль, он хватает чайник и идёт наполнить водой. я провожаю его взглядом и возвращаюсь к себе.
Раскуриваю папиросу. Раздумываю, чем можно привлечь на службу царского сыщика. Довольствием, что выдаётся сотрудникам МУУРа? В ЧК его я никак не определю, его прошлое наглухо перечёркивает путь к нам. Только то, что я сейчас наделён чрезвычайными полномочиями, даёт мне возможность привлекать на службу людей, состоявших на царской службе. Раз уж товарищ Дзержинский уполномочил меня, пусть и после того, как жареный петух клюнул в одно место...
Папироска докурена, я задумчиво смотрю, как тлеет бумажка и вижу в окне, как подъезжает автомобиль во двор. Смяв окурок, швыряю его в ведро и возвращаюсь к себе в кабинет.
Отредактировано Владимир Самойлов (2020-01-08 00:37:18)
48 летДействительный тайный советник. Помощник начальника III отделения А.Х. Бенкендорфа, до этого сотрудник Особенной канцелярии Министерства внутренних дел.
[nick]Анатолий Любавин[/nick][status]Во все времена на службе отечеству[/status][character]56 лет. Бывший царский чиновник на службе ВЧК[/character]
Этот январь был, пожалуй, одним из самых мрачных в жизни Анатолия Петровича. Правда, насколько, он еще не знал, но мысли его были мрачны. Лучшие годы потратить на борьбу с этими мракобесами, которые во времена монархии, сколько он помнил, ему было всего 11 лет, когда убили Царя Александра Второго, не давали покоя России. Тогда он поклялся Господу и себе, что будет бороться с этой заразой до конца. Поэтому он был рад служить в Департаменте полиции, и с 1905 года возглавил отдел А в Третьем делопроизводстве. Он и его люди всякое видели, и теракты, и убийства государственных деятелей, и листовки, старшие, кто служил при Александре Третьем, расказывали немало о своей борьбе с организацией Народная воля. Он видел первую революцию 1905 года, создание Государственной Думы, видел реформы Столыпина и попытки спасти погибающий режим, денежные реформы Витте... Казалось бы, надо беречь этих людей, не игноритровать ситуацию в стране, требования народа, вышедшего с мирной демонстрацией в то январское воскресенье, названное Кровавым, не убивать Распутина, при всех его грехах... Впрочем, уже трагедия на Ходынском поле в день коронования последнего Царя, было уже предзнаменованием.
Он видел несколько реорганизаций Отдела. Но эти бюрократические проволочки, заигрывание с провокаторами и секретными сотрудниками в конечном итоге привели к тому, что теперь он никто, изгой, вне закона, теперь эти люди, взявшие власть у слабой прежней власти (нельзя было Николаю отрекаться, по мнению Любавина, но этот Царь, увы, был прекрасным семьянином и хорошим христианином, но слабым государем, и уступил тогда, когда нужно было бороться) теперь чувствуют себя хозяевами жизни и топчут своими сапогами дорогой мрамор того, что осталось от особняков и дворцов. И теперь указывают ему и тем, кто служил прежнему режиму, как жить... И это мягко сказано.
Это было ужасно. Те, кого они вчера сажали и допрашивали, теперь расстреливают и сажают его знакомых, звучат новые слова вроде "контра", везде голод, разруха, просто кошмар что творится в армии... Страна расчленена и обескровлена, и что будет завтра, одному Богу ведомо...
Любавин, когда объявили о свержении Временного правительства и побеге Керенского, понял, что ему самому хорошо бы уехать из страны. Пока он уехал из очумевшего Петрограда в Москву, надеясь, что здесь будет поспокойнее. Он снял небольшую квартирку на окраине, старался экономить как мог, все же дефицит. И все равно, как ни топи буржуйку, не копи на черный день, пришли новые потери. Жена, Натали, умерла от воспаления легких, а детей Любавины не имели. И сам он был болен, нехватка тепла и нормальной пищи сказывались. Его дом, где он жил в Петрограде, захватила пьяная матросня, разграбили там все что можно, и он был рад, что снял эту квартирку в Москве, и перевез туда то что смог сохранить.
Он уже хотел договориться с одним знакомым, он поможет покинуть эту забытую Богом страну, но его планам не суждено было сбыться.
Он сидел в кресле у печки-буржуйки, стараясь согреться, и читал "Бесов" Достоевского, прислушиваясь к шуму сапог и голосам красноармейцев, нестройными голосами певших какой-то странный для его ушей марш, когда услышал шум мотора машины. Сердце у него упало. Он встал и выглянул в окно. Это за ним. На допрос, в подвалы Лубянки, там теперь, кажется, новая резиденция новой тайной полиции, которую завели себе большевики? Что ж, идите. У меня нет ничего порочащего, думал он. Все что могло вас заинтересовать, вы и так взяли в наших архивах, а остальное я сжег.
- Чем могу служить, господа? - спросил он с достоинством, когда они явились. С достоинством же сел в машину, готовый ко всему. И когда его ввели в кабинет их начальника, не терял его. Самое логичное было ждать ареста и допроса, и этот комиссар из ЧК перед ним.. Только почему на него не надевают наручники, а просто везут сюда, в кабинет?
- Так что же вам угодно? - сказал он, полагая, что это допрос, уже обращаясь к комиссару.
Он не мог даже предположить, какой оборот может обрести этот разговор, и что вырвали его из его квартирки совсем с иной целью. Как опытный человек в этих делах, сам проведший не один допрос, он уже предвидел каждый шаг и был готов молчать и держаться до конца. Он старался не смотреть на портреты нового руководства на стене. Этих людей он помнил как политических преступников, не раз бывавших в ссылке и в тюрьме. В его глазах Ленин и его соратники - просто захватившие власть преступники, он даже их досье помнил, а теперь эти люди его допрашивают, как он когда-то их.
Он заметил, что поведение тех, кто за ним явился, отличается от тех, кто приходил за его знакомыми. Наблюдательность он еще не потерял. Что еще можно было думать? Что еще, кроме расправы, можно ожидать от них, именно от них, потомков тех, кто, простите, служил ему и ему подобным?... Но тут яно было что-то другое. Если даже и допрос, на арест это вряд ли похоже. Зачем-то он им нужен? Сейчас все выяснится. Пусть этот человек заговорит.
000
[nick]Пётр Самойлов[/nick][status]Революции не молятся. В неё верят.[/status][icon]https://i.imgur.com/MUd3E5S.jpg[/icon][character]35 лет
Комиссар ВЧК[/character]
- Анатолий Петрович...
Я даже не знал, как к нему обратиться, господа нынче или за границей, или в Сибири, где Колчак и Деникин, или вымерли, а слово "товарищ" к нему никак не подходит. Вспомнился допрос, когда мы захватили контрреволюционера, шпиона, из дворян, и он держался крайне стойко, молчал, давая ответы только на самые незначительные вопросы. Кто он, откуда, год рождения и прочие общие вопросы. Но, когда в кабинет явился лично Дзержинский, он начал говорить. Закончил он свои показания словами "товарищ Дзержинский". Феликс Эдмундович тогда мрачно посмотрел на пленного барона и сухо ответил "я вам не товарищ". И Любавин тоже явно не из тех, к кому стоит обращаться так. Он не из наших революционных товарищей.
Как раз заглянул в кабинет в кабинет Пантелей, и я сразу же сказал ему:
- Пантелей, сообрази два чая.
Интересно, кто приносил Любавину чай? Его денщик или стройная барышня в манжетах и уложенной аккуратно причёской? А впрочем, какая разница? Мы сейчас не это будем выяснять. И не вспоминать, как он ловил преступников при царском режиме. Если даже кто и вздумает сказать что-то, я напомню, что сам Дзержинский уполномочил меня брать на службу бывших царских жандармов, и пусть сейчас мы поменялись местами. Он не отправился на фронт к белогвардейцам, остался в Москве, и живёт уединённо, никого не принимает... ушла царская власть, и он остался, пережиток старого... "И старый мир, как пёс безродный"... что там дальше? Что то там про "неугомонный не дремлет враг".
- Товарищ Самойлов, а с этим что делать?
Наш разговор с Любавиным прерывают двое красноармейцев, держащих за ворот дюжего рябого мужика в побитом молью сером пальто и потрёпанной ушанке. Встаю, спрашиваю, кто это и за что задержали.
- Под видом обысков грабил квартиры с подельниками...
- Представлялся милицией значит? Доверие к власти подрывал? Вывести во двор и расстрелять!
Короткий и суровый приговор, вызванный реалиями военного времени. Подрыв доверия к власти можно смело отнести к контрреволюционной деятельности, а с контрой в военное время разговор самый что ни на есть короткий. Решив судьбу незнакомого мне человека, я возвращаюсь к разговору с Любавиным. Как раз и Пантелей с двумя стаканами чая в медных подстаканниках. Ставит их на стол и уходит.
Угодно... постепенно уходят в прошлое старые выражения, становятся пережитками прошлого, старый мир рушится до основания, строится новый, в условиях разрухи и войны. Может, я и напрасно решаю привлечь Любавина к сыскной работе, он своими "угодно" только наломает дров. Но всё же попытаться поговорить стоит. Уже есть белогвардейские офицеры, которые перешли на сторону Красной армии, и отлично служат. Кто знает, кто знает.
- Вас привезли сюда, Любавин, чтобы предложить службу. Вы, конечно, можете отказаться, и никто вас здесь не задержит. Я предлагаю, и я могу предложить это один раз. - И я не лукавил, завтра уже товарищ Дзержинский может запросто отозвать свои слова назад, и только то, что уже принятые решения не имеют обратного хода, дают мне возможность привлечь к службе старого сыскного лиса, который знает иные способы ловли уголовников нежели облава. - Не скрою, с кадрами у нас обстановка крайне тяжёлая, сами видите, что творится. И я тороплю вас с принятием решения, нет у меня времени ждать.
Отредактировано Владимир Самойлов (2020-01-08 00:37:54)
48 летДействительный тайный советник. Помощник начальника III отделения А.Х. Бенкендорфа, до этого сотрудник Особенной канцелярии Министерства внутренних дел.
[nick]Анатолий Любавин[/nick][status]Во все времена на службе отечеству[/status][character]56 лет. Бывший царский чиновник на службе ВЧК[/character]
- Вас привезли сюда, Любавин, чтобы предложить службу. Вы, конечно, можете отказаться, и никто вас здесь не задержит. Я предлагаю, и я могу предложить это один раз. Не скрою, с кадрами у нас обстановка крайне тяжёлая, сами видите, что творится. И я тороплю вас с принятием решения, нет у меня времени ждать.
Две минуты комиссару все же пришлось подождать. Любавин умел быстро принимать решения, и за это время у бывшего царского чиновника промелькнула куча мыслей. Он заметил, что он сильно выделяется среди всех этих людей, которые раньше работали или у них в усадьбах, или на заводах фабрикантов. Или вовсе представляли собой городскую бедноту. Порой - сомнительных типов, уголовников, многие из них были освобождены еще в Февральскую революцию, и теперь они вот - товарищи... Они не знают, как его называть, как обращаться, это чувствовалось по интонациям. Да и бардаку тут хватает. Пожалуй, если им показать, как работать, показать какие-то методы, может, будут работать лучше.
Он поклялся служить России. И чем больше он на все это смотрит, тем больше понимает, что прежнее не вернешь, и в новом мире тоже можно принести пользу этой несчастной стране... Они решают все просто, по законам военного времени. Вот, расстрелять велят опять человека. Да что они, белые тоже расстреливают не меньше. Идет война за Россию между старым и новым миром. И что-то ему подсказывало: белое движение обречено. Нужно или уезжать, или принять новые правила игры. Сейчас ему предлагают второе. Дадут ли они ему уехать, если он откажется? Или ждать пулю в спину?
Он чувствовал себя ужасно. Многие его друзья сейчас гибнут на фронте за идеалы монархии и православной Руси. А он сидит и ждет... Вот и дождался... Слава Богу... Или они и в Бога тут не веруют? Не арест, не допрос. Предлагают службу. Он пристально посмотрел на комиссара. Предать прежние идеалы? Но только чему он служил до сих пор? То, чему он служил, рушится сейчас на глазах. И тому были и объективные причины. Будь последний Государь иным, может, дело бы не дошло до революции. А раз дошло, надо действовать, исходя из того, что есть. Если б он успел уехать, т.к. для фронта он уже был стар, это одно. Но он не уехал. Значит, надо попробовать, договориться, принять предложение этого человека, сидящего перед ним.
Он с удовольствием и интересом принял предложенный чай и задумчиво смотрел на этого товарища Самойлова и этого Пантелея. Кто он у него? Денщик? Времена изменились, если здесь оставаться, начать работать, придется со всем этим свыкнуться. А в городе и вправду неспокойно: хаос, голод, стрельба, разгулявшийся бандитизм. Заняться есть чем.
Он решил оставить лексикон, к которому привык. А то они не знают, как держать себя с ним. Смотрят на него как на динозавра. Надо попробовать их языком. Видимо, дело в его манере держаться и разговаривать.
- Можно попробовать посотрудничать. - ответил он. Без чинов. Как они с ним. - Если честно, когда меня везли сюда, я был готов к худшему. И подобное ваше предложение меня удивило. Я присягал служить России, и сейчас на защите ее интересов - вы. Значит... Будем работать. Да, обстановка в городе оставляет желать лучшего. И если вы готовы брать на службу такого человека, как я, значит, дела действительно плохи. Готов оказать любую помощь, какую смогу, и передать весь свой имеющийся опыт. Я в вашем распоряжении.
000
[nick]Пётр Самойлов[/nick][status]Революции не молятся. В неё верят.[/status][icon]https://i.imgur.com/MUd3E5S.jpg[/icon][character]35 лет
Комиссар ВЧК[/character]
- Ну и отлично. А ваш опыт действительно пригодится. Одни облавы толку не дают. Берём разве что мелкую шпанку. А на их место тут же другие приходят. А дела серьёзные предстоят. Но сначала формальности. В партию вступить не предлагаю. - Я даже улыбнулся на секунду но тут же обратно посуровел. - Вступают в неё по убеждению, а не силой. Пантелей! Выпиши мандат Любавину и поставь его на довольствие. Курите? Пантелей, папиросы тоже в довольствие не забудь товарищу.
Не вижу смысла обделять человека, который согласился сотрудничать с нами, тем более, что это ценный кадр, и служил он не в жандармерии, которая отлавливала наших товарищей до Революции. Нашей революции, октябрьской, когда следом за царской властью рушилась власть буржуазная. Он служил в уголовном сыске, и после марта семнадцатого Временное Правительство объявило амнистию, тысячи уголовников вернулись из тюрем и каторги, продолжая заниматься привычным делом. Отпустили на свободу даже отъявленных душегубов. Тянулись такие вопросы, и вот тебе. Даже Ленин и того ограбили, отобрали машину, и чудо, что не застрелили. Или не взяли в заложники. Теперь разгребай всю эту заваруху. Заварили кашу одни, расхлёбывают другие.
Пантелей зашёл с готовыми бланками, я смотрю на тот лист, где прописано довольствие. Масло, хлеб, крупы, сахар, дрова, чай, картофель. Вспоминаю, как в те дни, когда агонизировала власть Романовых, всего этого было не достать, улицы Петрограда и Москвы заполнили толпы голодающих. Начались бунты. И сейчас ситуация не лучшая, за еду отдают зачастую последнее спекулянтам. Ещё как-то умудряемся по карточкам выдавать продукты, но опять же, это мало что решает. Путь ко всеобщему равенству начинается тяжело. Очень тяжело. Наши товарищи... Товарищи. Это слово прочно вошло в обиход трудового народа, и волей-неволей это слово коснётся и нашего нового сотрудника уголовного розыска.
Повернул голову обратно к Любавину.
- А вот к слову "товарищ" привыкайте, Анатолий Петрович. Тут у нас все "товарищи", если они товарищи друг другу.
48 летДействительный тайный советник. Помощник начальника III отделения А.Х. Бенкендорфа, до этого сотрудник Особенной канцелярии Министерства внутренних дел.
Любавину даже нравился этот комиссар. Все четко. Приказы отдает. Пантелей этот расторопный парень. То чего порой не хватало им, вот такой железной дисциплины. да и организации. Долго говорить можно о недостатках прежней системы. Не все же Кошко и Путилины. А с теми господами Анатолий Петрович был знаком лично, особенно с Кошко. Случалось вместе работать. Любавин многие методы работы перенял у этих своих учителей. И то как по амнистии повыпустили разных уголовников, тоже создало проблемы. А судя по тому, что видел в ВЧК Любавин, обнадеживало. Значит, новые власти задумались о наведении порядка.
- Ну и отлично. А ваш опыт действительно пригодится. Одни облавы толку не дают. Берём разве что мелкую шпанку. А на их место тут же другие приходят. А дела серьёзные предстоят. Но сначала формальности. В партию вступить не предлагаю. Вступают в неё по убеждению, а не силой. Пантелей! Выпиши мандат Любавину и поставь его на довольствие. Курите? Пантелей, папиросы тоже в довольствие не забудь товарищу.
- Да, спасибо, - Любавин сидел уже спокойно и расслабленно, уже приняв этих людей как своих. Служить вместе - так служить. Он хоть пес старой закалки, но открыт к новым трюкам, образно говоря. Ты стар только тогда, когда не можешь воспринимать новое и адаптироваться к новым реалиям. И был бы он последним идиотом, если б встал в благородную, но глупую позу многих тех, кого здесь называют "белыми", и кто сейчас гибнет за отжившее прошлое. Он нужен России, и что ж, если ее интересы защищают эти люди? Они хотят построить новое государство, необходимое после пережитого всеми революционного хаоса. И хотелось надеяться, что новое государство снова сможет стать великой державой. Кто знает? А помочь он только рад.
- Облавы нужно проводить только тогда, когда точно знаешь на что идешь. Их надо продумывать, иначе так и выйдет, главарей кто-то предупредит, а мы возьмем только ту самую шпану. - Мы. Неслучайно. Еще один знак, что он принял правила игры. Он закурил папиросу с разрешения комиссара. - Даже в прежние времена с этим была проблема. Полностью истребить преступность и нельзя, но контролировать порядок можно. Это при том что самые страшные преступники совсем не эта братва. У этих хоть понятия, и этим можно пользоваться. Вот те у кого и понятий нет... Они опаснее. И законы нужны. С четко прописанным кодексом что за какое преступление будет. Без поблажек и оглядок на социальное положение. Скажем, за убийство расстрел. Тем более что сейчас законы военного времени. Значит расстрел. И прежде чем проводить облавы, надо собственно проводить расследования, внедряться в их среду. Узнавать слабые стороны и все планы. Мы еще поговорим об этом. - в царские времена власть была гуманна к преступникам, относительно. Декабристы не так уж страдали в ссылке. Глава новой страны, Ленин этот, Любавин его помнил, в ссылке неплохо жил, насколько ему было известно. А эти преемники декабристов и народовольцев жестко все держат. Не забалуешь.
- А вот к слову "товарищ" привыкайте, Анатолий Петрович. Тут у нас все "товарищи", если они товарищи друг другу.
- Согласен, товарищ?.. - вопросительно посмотрел он на комиссара, поймав себя на том, что он только его должность знает. Тот его знает по досье, а он своего нового коллегу нет. - И давайте не будем откладывать. Я готов приступить к службе. Вы ведь пригласили меня не только для этого разговора?
Вы здесь » Петербургское дворянство » Напишем иную историю » 07.01.1919 г. А за окном шёл снег и рота красноармейцев (с)
